Летом 1858 года жизнь во втором по величине городе мира остановилась. Лондон встал — правительство практически не функционировало, люди отказывались выходить из домов и требовали от властей принять экстренные меры. Причиной стало невероятно сильное зловоние, исходившее от Темзы. Этот период в истории британской столицы известен как «Великое зловоние».
На протяжении веков Темза служила свалкой для различных отходов — человеческих, животных и промышленных. По мере того как Лондон превращался из небольшого римского форта в крупный мегаполис, количество отходов росло в геометрической прогрессии. К XѴII веку многие осознали, что загрязнение самого важного источника воды в городе становится проблемой. Но поскольку никто не знал, как её решить, меры никто не принимал, и жители Лондона продолжали использовать Темзу и как источник воды, и как мусорный бак. К началу XIX века Темза стала самой загрязнённой рекой мира.
«Великое зловоние»
Лето 1858 года выдалось сухим и очень жарким, Темза высыхала, и вскоре зловоние от отходов, скопившихся на её берегах, приобрело характер национального санитарного и экологического кризиса. Тот факт, что ужасающий запах поднимался прямо из-под окон здания Парламента, расположенного вдоль реки, и делал работу депутатов невыносимой [1], безусловно, способствовал принятию оперативных мер. Но это была не единственная причина. В то время многие считали, что зловоние в воздухе служит причиной распространения болезней, таких как холера. Это убеждение было известно как «теория миазмов» [2]. Летом 1858 года население Лондона охватил страх: люди боялись заразиться страшными болезнями и не выходили из дома. А газеты лишь раздували панику — так, передовица «City Press» гласила: «Здесь воняет, и тот, кто однажды вдохнёт эту вонь, никогда eё не забудет и может считать себя счастливчиком, если доживёт до воспоминания об ней».
Благодаря давлению общественности и невыносимым обонятельным страданиям элиты, парламент, наконец, решил действовать, а не откладывать вопрос до следующего «горячего сезона». В течение рекордных 18 дней был разработан, принят и подписан законопроект, предусматривавший реконструкцию всей реки. Руководителем назначили уже известного инженера Центрального управления строительством Джозефа Уильяма Базальгетта (Joseph William Bazalgette, 1819 – 1891).
Невидимый гений
Скромный памятник великому викторианскому инженеру сэру Джозефу Базальгетту встроен в стену напротив станции метро «Эмбанкмент» («Набережная»), и мимо него легко пройти, не заметив. А в нескольких сотнях метров в сторону Блэкфрайарс находится грандиозная статуя его более известного современника Изамбарда Кингдома Брюнеля. Возможно, Базальгетту и не нужен большой памятник, ведь весь Лондон — это его мемориал. Никто, кроме Базальгетта, не оказал бóльшего влияния на образ жизни лондонцев (даже сэр Кристофер Рен оставил свой след на гораздо меньшем участке земли). Находясь на посту главного инженера Центрального управления строительством, Базальгетт не только построил мосты Патни, Хаммерсмит и Баттерси, но и расширил территорию по обе стороны Темзы, построив набережные от Ламбетского моста до Блэкфрайарс. Он построил многочисленные дороги, сформировал парки, даже строил школы. Но его самый большой подарок столице невозможно увидеть — это огромная подземная канализационная система, которая сделала Лондон современным городом.
Базальгетт превратил устаревшую канализацию Лондона в современную, надёжную и устойчивую систему. Строительство было начато в 1859 году, и к 1868 году масштабные работы были практически завершены (удивительно быстро даже по современным меркам).
Проект канализационной системы, разработанный Базальгеттом, был обширным и сложным, его можно сравнить с огромной подземной паутиной, раскинувшейся под шумным городом. Она состояла из более чем 1800 километров мелких локальных канализационных сетей, предназначенных для сбора отходов с отдельных улиц и их транспортировки в общую сеть. Эти уличные очистительные каналы вливались в 132 километра главных соединительных трубопроводов, которые служили основой системы.
Магистральные водоотводы, в свою очередь, транспортировали накопленные отходы в водовыпускные коллекторы, расположенные на восточной окраине города. Отсюда стоки отводились далеко за пределы Лондона, что позволило отказаться от прежней практики сброса сточных вод непосредственно в Темзу в населённых районах столицы.
Для того чтобы разместить всю эту новую канализационную систему, были созданы три новые набережные вдоль Темзы — Виктории, Челси и Альберта. Для этого пришлось снести множество домов и предприятий, переселить тысячи лондонцев. Целые районы уступили место новым пристаням и набережным вдоль берегов Темзы. Объём работ был колоссальным: потребовалось 318 миллионов кирпичей и 670 тысяч кубометров бетона, а также тысячи рабочих для рытья туннелей. В это время заработная плата каменщиков в столице выросла на 20 процентов. Неудивительно, что проект Базальгетта стал в то время самым масштабным и амбициозным инженерным проектом в мире.
По данным Института инженеров‑строителей (президентом которого в 1883 году стал Джозеф Базальгетт), гениальность схемы в немалой степени состояла в дальновидности инженера при оценке диаметра труб. Основываясь на своих расчётах по самым густонаселенным районам мегаполиса (предполагая, что каждый столичный горожанин имел достаточно еды), он получил размер диаметра трубы и удвоил его, сказав: «Мы делаем это только один раз, но всегда может случиться непредвиденное». Благодаря этой предусмотрительности столетие спустя столичная канализационная система всё ещё могла обеспечивать потребности стремительно росшего населения Лондона и бума строительства многоквартирных жилых домов. Если бы инженер использовал трубы меньшего диаметра, то уже в 1960‑х годах городская канализация оказалась бы перегружена и вышла из строя.
Базальгетт также настаивал на использовании относительно нового, но чрезвычайно прочного и водостойкого портландского цемента. Это другой фактор, позволивший викторианской сети трубопроводов и сегодня оставаться основой канализационной системы Лондона — города с населением в более 9,5 миллионов человек. Несмотря на то что с момента завершения проекта прошло более 150 лет, создание лондонской канализации остаётся одним из крупнейших инфраструктурных проектов, когда-либо осуществлявшихся в Великобритании.
Собор на болоте
Неотъемлемой частью эффективного функционирования сложной сети были две крупные насосные станции — Кросснесс (Crossness) и Эбби Миллс (Abbey Mills). Они предназначались для подъёма сточных вод из нижележащих районов Лондона до уровня водовыпускных коллекторов, обеспечивая бесперебойное движение отходов по системе. Обе станции стали триумфом викторианской инженерной мысли, воплотив в себе сочетание функциональности и эстетической привлекательности.
Станция Кросснесс была спроектирована Джозефом Базальгеттом и архитектором Чарльзом Генри Драйвером и открыта в 1865 году. При помощи четырёх массивных паровых насосов жидкие отходы перекачивались из новой канализационной системы в реку. Это происходило в определённое время, совпадающее с приливами и отливами, чтобы стоки быстрее уходили в море. Твёрдые отходы тем временем складывались на баржи и сразу же отправлялись в море.
Снаружи насосная станция Кросснесс не настолько привлекательна, как Эбби Миллс. Зато внутри не сразу понимаешь, что находишься на промышленном объекте, — кажется, ты попал в Музей Виктории и Альберта. Интерьер украшен замысловатыми чугунными конструкциями (верх искусства чугунного художественного литья). Не зря станция Кросснесс быстро получила прозвище «Собор на болоте». В этом богато украшенном соборе сточных вод паровые насосы окружены впечатляющими арками из красного кирпича, восьмиугольными куполами, блестящими латунными перилами, коваными деталями и элегантными монограммами MBW — Metropolitan Board of Works (Центральное управление строительством). Неудивительно, что в такой обстановке паровые насосы были названы соответствующе, в честь членов британской королевской семьи [3].
На момент смерти Джозефа Базальгетта в 1891 году население Лондона удвоилось и превысило пять миллионов, а холера благодаря новой канализационной системе осталась лишь дурным воспоминанием. 13 километров, на которые перенесли вывод отходов, стали решающими для общественного здравоохранения Лондона. Недаром Базальгетт считал, что фундаментальный принцип канализационной системы заключается в том, чтобы «отвести причину беды туда, где она не может причинить вреда».
[1] Парламент даже обсуждал вопрос о переезде либо в Оксфорд, либо в Сент‑Олбанс, в то время как занавеси Вестминстерского дворца со стороны реки были пропитаны хлорной известью, чтобы замаскировать запах, который, по словам Чарльза Диккенса, был «наиболее раздувающим голову и желудок».
[2] Суть «теории миазмов» была отражена профессором Бутом, который в 1844 году написал, что «от вдыхания запаха говядины жена мясника получает ожирение». Хотя это опасение не было научно точным, оно было вполне объяснимо. Вспышка холеры в Англии и Уэльсе в 1848 году унесла более 53 тысяч жизней. Из них 14 137 человек погибли в Лондоне, что более чем в два раза превышает число лондонцев, погибших во время эпидемии 1832 года.
[3] В машинном отделении Кросснесс находятся четыре самых больших в мире двигателя: «Принц консорт» (Альберт, супруг королевы Виктории), «Виктория» (королева Виктория), «Альберт Эдуард» (сын королевы Виктории и Альберта, будущий король Эдуард ѴII) и «Александра» (супруга Эдуарда).
Печатается по: Ирина Дин (Хохолева). Pешающие 13 километров // Мир Музея. 2023. № 8. С. 50 – 53.
На протяжении веков Темза служила свалкой для различных отходов — человеческих, животных и промышленных. По мере того как Лондон превращался из небольшого римского форта в крупный мегаполис, количество отходов росло в геометрической прогрессии. К XѴII веку многие осознали, что загрязнение самого важного источника воды в городе становится проблемой. Но поскольку никто не знал, как её решить, меры никто не принимал, и жители Лондона продолжали использовать Темзу и как источник воды, и как мусорный бак. К началу XIX века Темза стала самой загрязнённой рекой мира.
«Великое зловоние»
Лето 1858 года выдалось сухим и очень жарким, Темза высыхала, и вскоре зловоние от отходов, скопившихся на её берегах, приобрело характер национального санитарного и экологического кризиса. Тот факт, что ужасающий запах поднимался прямо из-под окон здания Парламента, расположенного вдоль реки, и делал работу депутатов невыносимой [1], безусловно, способствовал принятию оперативных мер. Но это была не единственная причина. В то время многие считали, что зловоние в воздухе служит причиной распространения болезней, таких как холера. Это убеждение было известно как «теория миазмов» [2]. Летом 1858 года население Лондона охватил страх: люди боялись заразиться страшными болезнями и не выходили из дома. А газеты лишь раздували панику — так, передовица «City Press» гласила: «Здесь воняет, и тот, кто однажды вдохнёт эту вонь, никогда eё не забудет и может считать себя счастливчиком, если доживёт до воспоминания об ней».
Благодаря давлению общественности и невыносимым обонятельным страданиям элиты, парламент, наконец, решил действовать, а не откладывать вопрос до следующего «горячего сезона». В течение рекордных 18 дней был разработан, принят и подписан законопроект, предусматривавший реконструкцию всей реки. Руководителем назначили уже известного инженера Центрального управления строительством Джозефа Уильяма Базальгетта (Joseph William Bazalgette, 1819 – 1891).
Невидимый гений
Скромный памятник великому викторианскому инженеру сэру Джозефу Базальгетту встроен в стену напротив станции метро «Эмбанкмент» («Набережная»), и мимо него легко пройти, не заметив. А в нескольких сотнях метров в сторону Блэкфрайарс находится грандиозная статуя его более известного современника Изамбарда Кингдома Брюнеля. Возможно, Базальгетту и не нужен большой памятник, ведь весь Лондон — это его мемориал. Никто, кроме Базальгетта, не оказал бóльшего влияния на образ жизни лондонцев (даже сэр Кристофер Рен оставил свой след на гораздо меньшем участке земли). Находясь на посту главного инженера Центрального управления строительством, Базальгетт не только построил мосты Патни, Хаммерсмит и Баттерси, но и расширил территорию по обе стороны Темзы, построив набережные от Ламбетского моста до Блэкфрайарс. Он построил многочисленные дороги, сформировал парки, даже строил школы. Но его самый большой подарок столице невозможно увидеть — это огромная подземная канализационная система, которая сделала Лондон современным городом.
Базальгетт превратил устаревшую канализацию Лондона в современную, надёжную и устойчивую систему. Строительство было начато в 1859 году, и к 1868 году масштабные работы были практически завершены (удивительно быстро даже по современным меркам).
Проект канализационной системы, разработанный Базальгеттом, был обширным и сложным, его можно сравнить с огромной подземной паутиной, раскинувшейся под шумным городом. Она состояла из более чем 1800 километров мелких локальных канализационных сетей, предназначенных для сбора отходов с отдельных улиц и их транспортировки в общую сеть. Эти уличные очистительные каналы вливались в 132 километра главных соединительных трубопроводов, которые служили основой системы.
Магистральные водоотводы, в свою очередь, транспортировали накопленные отходы в водовыпускные коллекторы, расположенные на восточной окраине города. Отсюда стоки отводились далеко за пределы Лондона, что позволило отказаться от прежней практики сброса сточных вод непосредственно в Темзу в населённых районах столицы.
Для того чтобы разместить всю эту новую канализационную систему, были созданы три новые набережные вдоль Темзы — Виктории, Челси и Альберта. Для этого пришлось снести множество домов и предприятий, переселить тысячи лондонцев. Целые районы уступили место новым пристаням и набережным вдоль берегов Темзы. Объём работ был колоссальным: потребовалось 318 миллионов кирпичей и 670 тысяч кубометров бетона, а также тысячи рабочих для рытья туннелей. В это время заработная плата каменщиков в столице выросла на 20 процентов. Неудивительно, что проект Базальгетта стал в то время самым масштабным и амбициозным инженерным проектом в мире.
По данным Института инженеров‑строителей (президентом которого в 1883 году стал Джозеф Базальгетт), гениальность схемы в немалой степени состояла в дальновидности инженера при оценке диаметра труб. Основываясь на своих расчётах по самым густонаселенным районам мегаполиса (предполагая, что каждый столичный горожанин имел достаточно еды), он получил размер диаметра трубы и удвоил его, сказав: «Мы делаем это только один раз, но всегда может случиться непредвиденное». Благодаря этой предусмотрительности столетие спустя столичная канализационная система всё ещё могла обеспечивать потребности стремительно росшего населения Лондона и бума строительства многоквартирных жилых домов. Если бы инженер использовал трубы меньшего диаметра, то уже в 1960‑х годах городская канализация оказалась бы перегружена и вышла из строя.
Базальгетт также настаивал на использовании относительно нового, но чрезвычайно прочного и водостойкого портландского цемента. Это другой фактор, позволивший викторианской сети трубопроводов и сегодня оставаться основой канализационной системы Лондона — города с населением в более 9,5 миллионов человек. Несмотря на то что с момента завершения проекта прошло более 150 лет, создание лондонской канализации остаётся одним из крупнейших инфраструктурных проектов, когда-либо осуществлявшихся в Великобритании.
Собор на болоте
Неотъемлемой частью эффективного функционирования сложной сети были две крупные насосные станции — Кросснесс (Crossness) и Эбби Миллс (Abbey Mills). Они предназначались для подъёма сточных вод из нижележащих районов Лондона до уровня водовыпускных коллекторов, обеспечивая бесперебойное движение отходов по системе. Обе станции стали триумфом викторианской инженерной мысли, воплотив в себе сочетание функциональности и эстетической привлекательности.
Станция Кросснесс была спроектирована Джозефом Базальгеттом и архитектором Чарльзом Генри Драйвером и открыта в 1865 году. При помощи четырёх массивных паровых насосов жидкие отходы перекачивались из новой канализационной системы в реку. Это происходило в определённое время, совпадающее с приливами и отливами, чтобы стоки быстрее уходили в море. Твёрдые отходы тем временем складывались на баржи и сразу же отправлялись в море.
Снаружи насосная станция Кросснесс не настолько привлекательна, как Эбби Миллс. Зато внутри не сразу понимаешь, что находишься на промышленном объекте, — кажется, ты попал в Музей Виктории и Альберта. Интерьер украшен замысловатыми чугунными конструкциями (верх искусства чугунного художественного литья). Не зря станция Кросснесс быстро получила прозвище «Собор на болоте». В этом богато украшенном соборе сточных вод паровые насосы окружены впечатляющими арками из красного кирпича, восьмиугольными куполами, блестящими латунными перилами, коваными деталями и элегантными монограммами MBW — Metropolitan Board of Works (Центральное управление строительством). Неудивительно, что в такой обстановке паровые насосы были названы соответствующе, в честь членов британской королевской семьи [3].
На момент смерти Джозефа Базальгетта в 1891 году население Лондона удвоилось и превысило пять миллионов, а холера благодаря новой канализационной системе осталась лишь дурным воспоминанием. 13 километров, на которые перенесли вывод отходов, стали решающими для общественного здравоохранения Лондона. Недаром Базальгетт считал, что фундаментальный принцип канализационной системы заключается в том, чтобы «отвести причину беды туда, где она не может причинить вреда».
[1] Парламент даже обсуждал вопрос о переезде либо в Оксфорд, либо в Сент‑Олбанс, в то время как занавеси Вестминстерского дворца со стороны реки были пропитаны хлорной известью, чтобы замаскировать запах, который, по словам Чарльза Диккенса, был «наиболее раздувающим голову и желудок».
[2] Суть «теории миазмов» была отражена профессором Бутом, который в 1844 году написал, что «от вдыхания запаха говядины жена мясника получает ожирение». Хотя это опасение не было научно точным, оно было вполне объяснимо. Вспышка холеры в Англии и Уэльсе в 1848 году унесла более 53 тысяч жизней. Из них 14 137 человек погибли в Лондоне, что более чем в два раза превышает число лондонцев, погибших во время эпидемии 1832 года.
[3] В машинном отделении Кросснесс находятся четыре самых больших в мире двигателя: «Принц консорт» (Альберт, супруг королевы Виктории), «Виктория» (королева Виктория), «Альберт Эдуард» (сын королевы Виктории и Альберта, будущий король Эдуард ѴII) и «Александра» (супруга Эдуарда).
Печатается по: Ирина Дин (Хохолева). Pешающие 13 километров // Мир Музея. 2023. № 8. С. 50 – 53.
На фото: Внутри насосной станции Кросснесс. Справа — отреставрированный двигатель «Принц‑консорт».