Писатель Дмитрий Орехов, принявший участие во встрече проекта «Музей для читающих»
в Ливадийском дворце, размышляет о красоте и идеале общественного устройства — о том, чему может нас научить История.*
в Ливадийском дворце, размышляет о красоте и идеале общественного устройства — о том, чему может нас научить История.*
Ливадийский дворец, ялтинская набережная придворного архитектора Николая Краснова, царский дворец в Верхней Массандре, церковь на скале в Форосе, построенная в честь чудесного спасения в железнодорожной катастрофе императора Александра III и его семьи... Экскурсия по Крыму — как падение с высоты, которое переживаешь во сне: летишь с огромной скоростью, но, сам себе удивляясь, все равно успеваешь фиксировать отдельные виды.
Когда головокружение проходит, впечатления сопрягаются, уплотняются, выстраиваются по тропинкам особенно настойчивых мыслей.
Здесь, в прекрасной Ливадии, на руках Иоанна Кронштадтского умирал Александр III. Здесь в Итальянском дворике Николай II христосовался на Пасху с солдатами, после чего у него несколько дней не проходила опухоль на щеке. А летом 1914 года семья последнего императора покинула Крым навсегда. Дальше была война, революция, тобольская ссылка и расстрел в подвале Ипатьевского дома. Забыть об этом невозможно, и потому переживание ливадийского чуда неотделимо от скорби. Святые царственные страстотерпцы жили здесь, они гуляли в этом парке, эти дорожки и беседки еще помнят голоса императора, императрицы, цесаревича и великих княжон. Но они ушли.
Бабочка улетела, оставив на земле свой кокон. Этим коконом можно восхищаться, его можно изучать и хранить. Но никуда не деться от ощущения оставленности и сиротства.
Изгнав императора из Ливадии, мы не просто осиротели. Мы обокрали самих себя. В Ялте не покидает ощущение насилия над побережьем, природой, Божьим миром. Именно здесь ты особенно остро понимаешь, что когда‑то во главе нашей жизни стояло высокое. Оно вело за собой, направляло, выстраивало все под себя. В мире — Бог, в государстве — монарх, в обществе — идеал служения. И культура народа, сами его представления о пространстве принимали надлежащую форму — это можно сравнить с раствором, в который падала единственная, но необходимая для кристаллизации крупинка. Разве не пронзает нас каким‑то давно забытым ощущением нормальности вид любой дореволюционной улицы? И разве наши нынешние представления о пространстве, принявшие вид современной застройки (взять хоть новые здания в центре Москвы или Петербурга, хоть виллы вдоль пригородных «рублёвок»), — разве не свидетельствуют они об эпохе нового, какого‑то особенно гнусного варварства?..
Вот и Крым — ещё один пример того, как низкое одолевало высокое.
Когда‑то люди были уверены, что всё создаваемое ценно не само по себе, а в ту меру, в которую оно улавливает лучи божественной гармонии. В царские времена все значительные стройки в Крыму приводили лишь к умножению красоты — новые дворцы вписывались в ландшафт и окружались садами. Да, их строили для Романовых и Воронцовых, для высшей аристократии, но и улочки Ялты той поры ничего не портили. План Ялты утверждался царским указом, её дома строились в подражание лёгким и стильным постройкам Ливадии, на её улицах сказывался художественный вкус Александра III — императора, который считал распространение искусства в России делом государственной важности. (Сам Чехов, сажавший деревья на своем ялтинском участке, не был ли даже он одним из эпигонов царских садовников Ливадии?).
Если приходилось строить что‑то большое и функциональное — архитекторы выкручивались как могли. Тот же Месмахер придал дымовой трубе котельной Массандровского дворца вид крымско‑татарского минарета.
А потом на алтарь свергнутого Божества водрузили языческого божка полезности. В советское время бетонные чудища — модернистские гостиницы и пансионаты, все эти коробки и шайбы — вплотную придвинулись к морю. Впрочем, советские архитекторы ещё старались вписывать свои постройки в ландшафт и прятали в зелени санаторные корпуса. Новое поколение варваров об этом уже не думает.
Типичная ситуация: кто‑то правдами и неправдами присваивает себе кусок побережья. Водружает туда какое‑то бетонное уродство с претензией, торгует видом на море. Но конкуренты не дремлют.
И вот уже громоздятся убожество справа, убожество слева — и все они судорожно пытаются оттеснить друг друга от прекрасного вида, отхапать кусок пляжа перед носом другого застройщика, влезть на горку повыше... Проходит несколько лет, и прекрасный берег застроен могучими уродцами, обитатели которых тоскливо глядят из окон на бетонные стены, не понимая, почему они здесь оказались. Вот она, иллюстрация прибыльности и конкурентоспособности, цена отказа от высоких смыслов во имя идиотической эффективности! Теперь Ялта имеет и пентхаус Зеленского с видом на Ливадийский дворец, и гостиницу Коломойского, и бесконечные бетонные заборы вдоль берега, за которыми что‑то лепит‑мастрячит уже нынешняя российская элитка.
Не оторванностью ли монарха от народа буревестники модерна оправдывали свои революции? Но когда‑то, при Александре II, вход в имение государя в Ливадии был свободным, и многочисленные гости приглашались в царский дворец. Даже при Александре III какой‑нибудь статский советник, приехавший в Ялту по делам службы, мог явиться сюда и получить приглашение к царскому завтраку. А Николай I разрешал жителям подходить к окнам Арсенального зала Гатчинского дворца, где вечерами собиралась его семья. Часовому дано было распоряжение не задерживать горожан при входе во внутренний двор, а придворные служители расставляли вдоль дворца стулья для женщин, чтобы им удобнее было смотреть в окна!
Что же касается сплошных заборов, то они в Российской империи вообще были запрещены, потому что царь не желал терпеть подобное уродство на вверенной ему Богом земле. Как не вспомнить об этом, когда идешь вдоль бесконечных заборов, отгородивших море от современных жителей Ялты?..
Думается, мы неслучайно утратили нити, соединявшие нас с кормящим, воспитывающим, возвышающим душу ландшафтом. Есть чёткая связь между каинитским убийством царской семьи и строительством бетонных джунглей на берегу Ялтинской бухты. Поразившая нас болезнь урбанизма имеет глубокие корни. Каин, когда убил Авеля, тоже основал город (Быт 4 : 17).
Отменив высокое, мы передали ничтожествам право распоряжаться лицом Земли. В русской литературе этот тип хозяйствования описан Крыловым. Его свинья под дубом является вполне конкурентоспособным и эффективным собственником (она всё время жиреет, так что прогресс налицо), хотя и подрывает корни прекрасного дерева. И если дать этой свинье возможность строить, она обязательно возведёт свинарник. Огромный, многоэтажный, с лестницами, балюстрадами и гипсовыми львами, но — свинарник...
Как тут не вспомнить Малый дворец Александра III в Ливадии, напоминавший обычный дачный домик — домик, который мог бы стоять в любой дворянской усадьбе. Царю не нужно было ничего доказывать, он просто жил, работал, растил детей. Эта семейственность самого уклада царской жизни и сейчас поражает. Как же достойно, как скромно был устроен их быт! Этот строгий режим дня, эти детские комнаты без украшений (исключение — только иконы в богатых окладах), этот порядок, который поддерживали сами дети... В семье императора‑миротворца был обычай вызывать детей перед сном к отцу, чтобы они рассказали о том, что случилось за день, и дали оценку своим поступкам, — так совершалась непрерывная тренировка совести, которой, как Божественному органу в человеке, потом вверялось все царство...
Семья как пример жизни для всех.
Семья как основа общественных отношений.
Семья как напоминание о рае.
Как же много мы потеряли, когда отказались от идеала семьи как царства правды и от царственной семьи во главе государства!
100 лет назад нас убедили, что эта прекрасная семья — помеха на пути ко всеобщему счастью. Сейчас мы уже знаем, какова была цена этим речам. А крымские дворцы с их памятью о царственной семье стоят как памятники высшему принципу и высшей нормальности. И постоянным укором нам, заблудшим...
Ялта – Санкт‑Петербург . Фото Алексея Пищулина, Павла Морозова.
Когда головокружение проходит, впечатления сопрягаются, уплотняются, выстраиваются по тропинкам особенно настойчивых мыслей.
Здесь, в прекрасной Ливадии, на руках Иоанна Кронштадтского умирал Александр III. Здесь в Итальянском дворике Николай II христосовался на Пасху с солдатами, после чего у него несколько дней не проходила опухоль на щеке. А летом 1914 года семья последнего императора покинула Крым навсегда. Дальше была война, революция, тобольская ссылка и расстрел в подвале Ипатьевского дома. Забыть об этом невозможно, и потому переживание ливадийского чуда неотделимо от скорби. Святые царственные страстотерпцы жили здесь, они гуляли в этом парке, эти дорожки и беседки еще помнят голоса императора, императрицы, цесаревича и великих княжон. Но они ушли.
Бабочка улетела, оставив на земле свой кокон. Этим коконом можно восхищаться, его можно изучать и хранить. Но никуда не деться от ощущения оставленности и сиротства.
Изгнав императора из Ливадии, мы не просто осиротели. Мы обокрали самих себя. В Ялте не покидает ощущение насилия над побережьем, природой, Божьим миром. Именно здесь ты особенно остро понимаешь, что когда‑то во главе нашей жизни стояло высокое. Оно вело за собой, направляло, выстраивало все под себя. В мире — Бог, в государстве — монарх, в обществе — идеал служения. И культура народа, сами его представления о пространстве принимали надлежащую форму — это можно сравнить с раствором, в который падала единственная, но необходимая для кристаллизации крупинка. Разве не пронзает нас каким‑то давно забытым ощущением нормальности вид любой дореволюционной улицы? И разве наши нынешние представления о пространстве, принявшие вид современной застройки (взять хоть новые здания в центре Москвы или Петербурга, хоть виллы вдоль пригородных «рублёвок»), — разве не свидетельствуют они об эпохе нового, какого‑то особенно гнусного варварства?..
Вот и Крым — ещё один пример того, как низкое одолевало высокое.
Когда‑то люди были уверены, что всё создаваемое ценно не само по себе, а в ту меру, в которую оно улавливает лучи божественной гармонии. В царские времена все значительные стройки в Крыму приводили лишь к умножению красоты — новые дворцы вписывались в ландшафт и окружались садами. Да, их строили для Романовых и Воронцовых, для высшей аристократии, но и улочки Ялты той поры ничего не портили. План Ялты утверждался царским указом, её дома строились в подражание лёгким и стильным постройкам Ливадии, на её улицах сказывался художественный вкус Александра III — императора, который считал распространение искусства в России делом государственной важности. (Сам Чехов, сажавший деревья на своем ялтинском участке, не был ли даже он одним из эпигонов царских садовников Ливадии?).
Если приходилось строить что‑то большое и функциональное — архитекторы выкручивались как могли. Тот же Месмахер придал дымовой трубе котельной Массандровского дворца вид крымско‑татарского минарета.
А потом на алтарь свергнутого Божества водрузили языческого божка полезности. В советское время бетонные чудища — модернистские гостиницы и пансионаты, все эти коробки и шайбы — вплотную придвинулись к морю. Впрочем, советские архитекторы ещё старались вписывать свои постройки в ландшафт и прятали в зелени санаторные корпуса. Новое поколение варваров об этом уже не думает.
Типичная ситуация: кто‑то правдами и неправдами присваивает себе кусок побережья. Водружает туда какое‑то бетонное уродство с претензией, торгует видом на море. Но конкуренты не дремлют.
И вот уже громоздятся убожество справа, убожество слева — и все они судорожно пытаются оттеснить друг друга от прекрасного вида, отхапать кусок пляжа перед носом другого застройщика, влезть на горку повыше... Проходит несколько лет, и прекрасный берег застроен могучими уродцами, обитатели которых тоскливо глядят из окон на бетонные стены, не понимая, почему они здесь оказались. Вот она, иллюстрация прибыльности и конкурентоспособности, цена отказа от высоких смыслов во имя идиотической эффективности! Теперь Ялта имеет и пентхаус Зеленского с видом на Ливадийский дворец, и гостиницу Коломойского, и бесконечные бетонные заборы вдоль берега, за которыми что‑то лепит‑мастрячит уже нынешняя российская элитка.
Не оторванностью ли монарха от народа буревестники модерна оправдывали свои революции? Но когда‑то, при Александре II, вход в имение государя в Ливадии был свободным, и многочисленные гости приглашались в царский дворец. Даже при Александре III какой‑нибудь статский советник, приехавший в Ялту по делам службы, мог явиться сюда и получить приглашение к царскому завтраку. А Николай I разрешал жителям подходить к окнам Арсенального зала Гатчинского дворца, где вечерами собиралась его семья. Часовому дано было распоряжение не задерживать горожан при входе во внутренний двор, а придворные служители расставляли вдоль дворца стулья для женщин, чтобы им удобнее было смотреть в окна!
Что же касается сплошных заборов, то они в Российской империи вообще были запрещены, потому что царь не желал терпеть подобное уродство на вверенной ему Богом земле. Как не вспомнить об этом, когда идешь вдоль бесконечных заборов, отгородивших море от современных жителей Ялты?..
Думается, мы неслучайно утратили нити, соединявшие нас с кормящим, воспитывающим, возвышающим душу ландшафтом. Есть чёткая связь между каинитским убийством царской семьи и строительством бетонных джунглей на берегу Ялтинской бухты. Поразившая нас болезнь урбанизма имеет глубокие корни. Каин, когда убил Авеля, тоже основал город (Быт 4 : 17).
Отменив высокое, мы передали ничтожествам право распоряжаться лицом Земли. В русской литературе этот тип хозяйствования описан Крыловым. Его свинья под дубом является вполне конкурентоспособным и эффективным собственником (она всё время жиреет, так что прогресс налицо), хотя и подрывает корни прекрасного дерева. И если дать этой свинье возможность строить, она обязательно возведёт свинарник. Огромный, многоэтажный, с лестницами, балюстрадами и гипсовыми львами, но — свинарник...
Как тут не вспомнить Малый дворец Александра III в Ливадии, напоминавший обычный дачный домик — домик, который мог бы стоять в любой дворянской усадьбе. Царю не нужно было ничего доказывать, он просто жил, работал, растил детей. Эта семейственность самого уклада царской жизни и сейчас поражает. Как же достойно, как скромно был устроен их быт! Этот строгий режим дня, эти детские комнаты без украшений (исключение — только иконы в богатых окладах), этот порядок, который поддерживали сами дети... В семье императора‑миротворца был обычай вызывать детей перед сном к отцу, чтобы они рассказали о том, что случилось за день, и дали оценку своим поступкам, — так совершалась непрерывная тренировка совести, которой, как Божественному органу в человеке, потом вверялось все царство...
Семья как пример жизни для всех.
Семья как основа общественных отношений.
Семья как напоминание о рае.
Как же много мы потеряли, когда отказались от идеала семьи как царства правды и от царственной семьи во главе государства!
100 лет назад нас убедили, что эта прекрасная семья — помеха на пути ко всеобщему счастью. Сейчас мы уже знаем, какова была цена этим речам. А крымские дворцы с их памятью о царственной семье стоят как памятники высшему принципу и высшей нормальности. И постоянным укором нам, заблудшим...
Ялта – Санкт‑Петербург . Фото Алексея Пищулина, Павла Морозова.
[*] Встреча 18 ноября 2022 года в Ливадийском дворце транслировалась онлайн и сейчас доступна в записи всем желающим: <https://vk.com/wall-213781439_58>.
Печатается по: Дмитрий Орехов. Уроки Ливадии // Мир Музея. 2023. № 1. С. 2 – 5.
См. также:
Алексей Пищулин. Ялта навсегда // Мир Музея. 2023. № 3. С. 8 – 13.
Алексей Пищулин. КРЫМНАШ // Мир Музея. 2024. №3. С. 8 – 9.
Ксения Сергазина. Морской чёрт, найденный в Коктебеле // Мир Музея. 2023. №3. С. 30 – 33.
Алексей Пищулин. Ялта навсегда // Мир Музея. 2023. № 3. С. 8 – 13.
Алексей Пищулин. КРЫМНАШ // Мир Музея. 2024. №3. С. 8 – 9.
Ксения Сергазина. Морской чёрт, найденный в Коктебеле // Мир Музея. 2023. №3. С. 30 – 33.